Кремлевские куранты пробили 12 раз. Новый 1952 год вступил в свои права. С ним у меня связаны большие надежды. Я должен закончить вечернюю школу и поступить в институт. Какой? Пока это не имеет значения. Главное учиться хорошо, сдать экзамены и получить аттестат зрелости. Учебе моей в значительной степени помогают частые дежурства на узле. Здесь я во время работы нахожу время на подготовку к урокам. День отгула становится дополнением к моему самообразованию. За безотказное и прилежное отношение к труду меня уважают на работе. Хорошая характеристика мне обеспечена.

В ежедневной круговерти: работа, учеба, дом, я не заметил, как подошел конец учебного года. К экзаменам нас всех допустили. Каждому предоставили оплачиваемый учебный отпуск. Это дает возможность хорошо подготовиться к сдаче каждого предмета. Однако мы, взрослые люди, волновались и на всякий случай писали шпаргалки.

Волновалась за нас не в меньшей степени Ривека Львовна. Наш выпуск был первым послевоенным. Результат его мог повлиять на ее дальнейшую работу. Кончилось все благополучно, мы успешно сдали экзамены и радовались этому как малые дети. Отметить такое событие решили в ресторане « Волна» после вручения аттестатов. Сложились по 100руб каждый, чтобы хватило на подарок директору и на два часа ужина в ресторане.

В первый субботний вечер в зале СШ №2 собралось, вместе с выпускниками, много молодежи города. С успешным окончанием школы первой поздравила нас Ривека Львовна. Она пожелала нам осуществить свои мечты и поступить в высшие учебные заведения страны. Пришли с напутствиями и представители организаций, где мы работали. Был секретарь райкома комсомола и политработник с «Бровки». С этой же воинской части прибыл духовой оркестр. При полном зале народа под звуки военного духового оркестра вручили нам аттестаты зрелости. Поздравлениям не было конца. Поздравляли близкие и знакомые, парни и девушки и совсем не знакомые люди. Много было учеников 10кл с которыми я проучился 9 лет в дневной школе. Вот и брат Людвиг подошел со свои м другом Лавреном Карагой. Сколько я помню, они всегда были вместе. До войны удили здоровых окуней, при оккупации вместе с другими сверстниками кололи березовые чурки для немецких газгенов. После ухода немцев этих чурок осталась целая гора, и использовали их уже наши газгены. В послевоенной армии служили по семь лет, оба испытали лагерную жизнь, хотя и были в разных частях и местах. О брате я уже рассказывал. А вот Лаврен, который служил во внутренних войсках, попал за решетку за побег зэка. Получил за это отсидку на срок от побега до поимки зэка. На его счастье зэка поймали быстро, и он вышел на свободу буквально через 1,5 месяца. Оба вернулись домой почти в одно и тоже время. Теперь оба работают и женихаются. Пользуясь случаем, я отдал свой аттестат брату отнести его домой.

В назначенное время мы покинули зал, и пошли в ресторан. К нашему приходу столы были накрыты. За время, отведенное нам, мы и наши гости изрядно отметили окончание школы. Много было шума, песен и наставлений. Вскоре все это надоело, и мы гурьбой отправились в школу. Здесь танцы продолжались до полуночи, наконец, все разошлись, и мы остались одни. Долго бродили по улицам города, были у озера. Прошлись по аллее Березинской улицы, зашли на дамбачку. Везде наши офицеры прошлись с городом. За время службы и учебы они настолько полюбили его, что не хотели расставаться с ним. Сегодня поездом они уедут в Москву поступать в военную Академию. Время приближалось к двум часам ночи, когда они взяли у знакомых свои чемоданы, и мы двинулись на вокзал. По пути много пели. Особенно нам нравилось петь… « Ты к северным оленям, в жаркий Туркестан уеду я.» После третьего звонка поезд тронулся, и мы стали расходиться по домам. Коллектив, созданный общими интересами на время учебы, с окончанием ее распался навсегда. Вместе с утренней зарей, пришел домой и я. Мое веселое настроение вызвало у мамы слезы радости. Она крепко обняла меня и поцеловала прямо в темечко. Слава Богу, живой, а я уж тут чего только не передумала. По лицу и глазам мамы было видно, что она еще не ложилась спать. Все ее внимание было приковано к стуку калитки, каким то шагам и пьяным голосам на улице. Беспокойство за мою жизнь в столь позднее время поглощала ее всецело. Это мне, а не ей, казалось, что я уже взрослый человек и море мне по колено. Гулял до утра я по молодости лет своих, забыл, вернее не думал даже о самом близком мне человеке, маме своей. Мама же наоборот, только и думала обо мне. А как же иначе если уже потеряно три родных человека: муж, и два сына. Вот и молилась усердно Богу, чтобы сохранил жизнь меньшому. В промежутках между молитвами она перебирала в памяти всю свою жизнь. Не по своей воле и не по воле Бога, а кровопийцу Сталина, пришлось ей одной растить детей. Переживать вместе с ними и голод и холод, молча переносить напрасные оскорбления и унижения от злых людей.

« Мама, видно по тебе, ты еще не спала»- сказал я. Давай посмотрим аттестат и ляжем спать. Там было две тройки по языкам, остальные четверки и пятерки. « Молодец»- похвалила мама.

После окончания школы я зачастил на «Пятачок». С наступлением темноты здесь собиралось много молодежи. Девушки – невесты и парни женихи держались парами. По дорожкам аллеям ходили степенно под ручку. По сторонам не засматривались. Больше смотрели в глаза друг другу, подчеркивая свою любовь к спутнику. Сидя на скамейках, они обнимались, а иногда осмотревшись по сторонам, целовались. На первый взгляд казалось, что никого вблизи нет. Но это только казалось: из за кустов выскакивали девочки-подростки лет 10-11 и начинали кричать жених и невеста и мягкого теста. Стоило жениху цыкнуть, как они разбегались в разные стороны и больше не появлялись им на глаза.

Много на «Пятачке» гуляло девчат и парней, которые были уже готовы к разнополой дружбе. Ходили по дорожкам стайками, впереди девочки, за ними мальчики. Здесь был шум, гам, много смеха. Иногда остроумно шутили друг над другом, поддевали неудачников в любовных делах. Каждому хотелось выделиться среди сверстников. Постепенно стайки сливались, чтобы затем парами отпочковаться. Часов в 11 «Пятачок» начинал пустеть. Молодежь расходилась в разные концы города. Большая ватага шла по ул К.Маркса. В конце улицы от большой группы мы остались вдвоем. Я и Тамара Бондал. Остались не случайно. Она мне нравилась дивно. И вот теперь, поздним вечером, я взял Тамару за руку, и мы пошли к их дому. Жили они в конце ул. Ульянки, в недавно построенном доме. Отец служил в госбанке, мать домохозяйка и брат уч. 2кл. При выходе на их улицу было много грязи. С удовольствием помог Томочке выбраться на чистое место, прижав ее крепко к себе. У калитки их дома остановились, и стали тихонько разговаривать, ее подожки оказались в моих руках. Тепло их я ощущал всем телом. Так стоять и даже молчать мы могли бы очень долго. К нашему неудовольствию скрипнули двери дома, и мать Тамары позвала ее домой. Пришлось разжать руки и отпустить ладошки на свободу. При расставании договорились встретиться у церкви под кронами вековых серебристых тополей на перекрестке улиц Советская и Ульянка. Встречи наши продолжались недолго, но были активными. Мы гуляли по « Системе», вдоль речки Уллы, катались на лодке. Я ее много фотографировал своим « Комсомольцем», то стоя у ивы на берегу реки, то сидя на бревне с видом на плотину. Не один раз ходили дамбачку. А сколько планов на будущее.Мечта ее была стать врачом, а моя агрономом. Мы мечтали отдать себя целиком людям, чтобы им жилось хорошо, были здоровы, сытно питались и растили здоровых детей. В конце свидания я приводил ее к дому. И как обычно у калитки прощались с поцелуем. Однажды мы засиделись на цоколе церкви и не заметили, как через дорогу шел Томы братик, поднимая ногами пыль. «Это мама послала его посмотреть, где я» -сказала Тамара. Мы тут же отправили брата домой и сами пошли следом в сторону дома.

Все хорошо, что хорошо кончается, но у нас так не получилось. Кто то перешел нам дорогу. В скором времени Тамара перестала приходить на свидания, больше мы с ней не встречались. Бывало, идет навстречу мне по улице, увидит меня и тут же переходит на вторую сторону. Я ее очень любил, но не в моем характере было навязывать себя девушке, которой я чем то не подходил.

В моей голове в это время пустоты не было. На доске объявлений у райисполкома прочитал, что Белорусская с/х Академия производит набор студентов по разным специальностям, в т.ч и агрономии. Быстро собрал документы и отправил их в г.Горки, Могилевской обл. БСХА. Скоро пришло приглашение на сдачу экзаменов по русскому языку и литературе (сочинение по физике и химии).

С заявлением и вызовом в руках пошел в контору связи за расчетом. КН Пшонка Иван Минович прочитал заявление и спросил: « Ты это с кем советовался, чтобы идти сюда учиться? Ты представляешь себе, что такое сельское хозяйство? И как там колхозники живут?» Он то знал, так как был уполномоченным в Черцах. Видел как председатели колхозов ложили на стол райкома партбилеты за невыполнение разных планов. Дурачек, ты – не сказал, но подумал Иван Минович. Не знаешь, куда суешься. Умный был человек.

«Мой тебе совет» — сказал КН, — езжай и сдавай экзамены» Сдашь, приедешь и получишь расчет. А не сдашь, останешься у нас работать. Год пройдет и ты может, одумаешься и поедешь учиться в Пинский техникум связи, колхоз то от тебя не уйдет. Будешь ездить туда, поднимать хозяйство. Никакого совета я, конечно, не послушал. От ст. Орша до ст. Погодино проехал поездом, а затем автобусом до г. Горки. Вот и Академия.



20 августа – первый экзамен. Конкурс – 3 человека на место. Писать сочинение пришли абитуриенты за 2 часа до открытия аудитории. К началу запуска собралось их полный коридор. Каждый стремился попасть первым и занять место в последних рядах. При запуске на двери так надавили, что вмиг снесли их с петель. Усмирителем толпы оказалась уборщица тётя Маня. Ей пришлось сильно поработать шваброй, чтобы привести молодежь к порядку. «Луч света в тёмном царстве» написал я на хорошо. Два других экзамена сдал на 4.

25 августа нашёл себя в списках студентов. Рядом в списке землеустроителей прочёл фамилию: Урбан Николай. Это мой одноклассник по дневной школе. Мы даже с ним дружили. На память он привил хорошую грушу на дичке нашего сада. Нашёл комнату в общежитии, где он жил. Разговорились про житьё-бытьё. От него узнал, что создана бригада из студентов по восстановлению учебного корпуса. Работы здесь много, только не ленись, заработать можно. Меня взяли в бригаду на четырёхчасовую рабочую смену.

Я считал себя счастливым человеком, а не таким голодранцем, как в лесном техникуме. В кармане было 100 рублей. В чемодане три рубашки, костюм на выход, спортивный костюм и другое барахлишко. При расчёте на август месяц я заработал 40 рублей. Это на 10 рублей больше моей стипендии. Если так и дальше пойдёт, то я в сентябре заработаю в четыре раза больше.

Но не тут-то было. На первой неделе учебного года состоялось общекурсовое собрание. В президиуме сидели руководители курса и два чекиста. Синие фуражки с красным околышком всегда наводили на меня страх. Не был исключением и этот раз. Я смотрел на них, не сводя глаз, стараясь понять, с какой стати они здесь и что им нужно от нас. Вспомнился брат Мечек, который не без их участия исчез в 1937 году сразу после лекций в Городокском с/х техникуме. Может и сейчас объявилась в Белоруссии и уже раскрыта новая «антисоветская группа», а среди нас ищут их сообщников. Ими могут быть в первую очередь дети врагов народа конца 30-х годов.

Мои чёрные мысли перебил старший по чину чекист: «Мы вас собрали для того, чтобы органам НКВД можно было учесть детей, родители которых арестованы в 1937-38 годах. При просмотре ваших дел наши сотрудники нашли очень мало честных молодых людей, которые рассказали правду о своих родителях. Отсюда следует: всем, кто скрыл правду, зайти в канцелярию, взять свои папки и в автобиографиях, не скрывая, честно, по-комсомольски написать – мой отец был арестован как враг народа».

Я вспомнил, что у меня так не написано. Там сказано, что с 1937 года я находился на иждивении матери (без указания причины). Написать так, как велел чекист, мне не позволяла совесть. Сказать, что мой отец – враг народа, для меня было смерти подобно. Взять на себя такой грех означало, настроить против себя маму, брата, сестру и никогда не смотреть им прямо в глаза. Нет, пусть власть предержащая подавится своей Академией, но я этого не напишу.

Ночью, стараясь уснуть, долго ворочался с бока на бок. Тяжёлые дневные впечатления не давали мне покоя. Силой закрываю глаза, и тут же передо мной появляются чекисты. Я судорожно вскакиваю и начинаю опять смотреть в потолок. Наконец усталость взяла верх надо мной, и я уснул. Сквозь сон вижу, как возле меня чекисты тянут на грудь мою тяжёлые вериги с надписью «Сын врага народа». Мне тяжело дышать, я кричу, но меня никто не слышит. Стараюсь сам сбросить тяжесть, но у меня нет на это сил. Скрипнули двери и чекисты словно испарились, а возле меня в комнате оказался комендант общежития со снятыми веригами в руках. Я повернулся на бок, и мне стало легче дышать. На минуту проснулся и тут же уснул настоящим крепким сном.

Утром пошёл к Урбану Николаю. Угостил он меня белорусским салом с черным хлебом и чаем с мёдом из своих ещё домашних запасов. Я ему рассказал, что ухожу из академии, не вникая в подробности и истинные причины.

Тяжёлую свою ношу я носил в себе до XX съезда КПСС, на котором Н.С. Хрущёв разоблачил культ личности И. Сталина.

Дома я рассказал всю правду маме и брату Людвигу, которому доверял всё, как отцу. Потянулись нудные осенние дни. Постоянной работы я уже не мог найти. Райком комсомола за моё трудоустройство даже не взялся. Без рекомендации я не мог поехать на курсы рентгенотехников для детского костного санатория. Этот случай дал мне понять роль комсомола в конкретном деле.

Мир полнится слухами. Дошли они и до меня. Рабочие требуются на льнозавод. Взяли временно и меня туда возчиком льнотреста. Работаем втроём. Молодой человек Никита, я на закреплённой за мной лошади по кличке «Гнедой». Лидером среди нас был Арсений из деревни Новое Лядно, что рядом с заводом. Арсений научил меня запрягать лошадь и сносно управлять ею. Помогал мне с удовольствием и гордился этим. Я, конечно, за бескорыстную его помощь был благодарен ему.

Работа наша заключалась в подвозке льна на сырьевой склад, откуда он шёл по транспортёру в цех. По противопожарной безопасности автомашины туда не заходили. Тресту с машин приходилось перегружать и везти на склад лошадьми. В это время создавалась длинная очередь из колхозного гужевого транспорта. Кто был пошустрее, обращался к нашему Арсению. Тот за небольшую плату помогал сдать тресту без очереди. Кстати, колхозникам за доставку тресты гужевым транспортом плати наличными деньгами из кассы завода. Магарыч мы делили между собой в конце рабочего дня. Перед уходом домой на халтурные деньги я покупал в магазине буханку чёрного или белого хлеба (какой был), грамм 300 конфет «Дунькина радость». Идти домой было далековато, но дополнительный доход согревал душу, поднимал настроение, и я не замечал дороги. Дома пили чай с подушечками или хлебом, посыпанным сахарным песком.

Однажды в цехе у главного конвейера встретил одноклассника по начальной школе Женю Смажевского. Он без всякой десятилетки после курсов ходил по заводу сменным мастером по ремонту машин. Правда мне его работа не особо нравилась – сплошная пыль.

После аванса Арсений предложил отметить наш ударный труд. Пошли мы с ним в деревню Новое Лядно. По дороге предупредил, что идём к холостяку, правда, он чахоточный, но у него крепкий самогон. У меня разгорелось любопытство посмотреть ещё раз на больного «сухоткой» человека. Двери открыл худощавый парень, каких я видел не один раз. Вот только он сильно и часто кашлял, как будто хотел избавиться от лёгких. Арсений подал деньги. Парень посмотрел на них, как будто искал фальшивый червонец, и небрежно сунул их в карман. Накрыл стол газетой, поставил четыре гранёных стакана и рядом пол-литра самогона – на вид чистый, как ключевая вода. Поднялся на скамейку и достал из корзины две большие луковицы. «Вот и всё», - сказал парень, подтвердив это надрывистым кашлем. Инициативу взял в свои руки Арсений. Порезал соим ножом луковицы, отрезал краюху хлеба от свежей буханки, разлил водку по стаканам. Да так аккуратно, всем поровну, что комар носа не подточит. Я выпил свою долю и засобирался домой. Все знали, что мне далеко идти, и никто не стал задерживать меня. На полдороги нагнал меня фаэтон, на котором ехал главный бухгалтер. Взять меня не позволяла его карьера. «Каждый сверчок должен знать свой шесток», - разгадал мысли своего шефа ездовой и подстегнул лошадь кнутом.

Утром следующего дня попросил меня директор натянуть антенну для детекторного радиоприёмника. Хотелось человеку послушать, о чём говорит мир. Радиоприёмников ещё не было, вот и купил за 5 рублей маленькую коробочку с наушниками. Г-образную антенну я натянул быстро. Сквозь шумы, свисты, шорохи донеслась тихая речь диктора из Москвы. Товарищ Лопкис – директор Лепельского льнозавода первый обзавёлся самым примитивным радиоприёмником на территории завода. Радости своей не скрывал, и в знак благодарности отстегнул мне 5 рублей.